Дэвид Финчер словно альпинист, водружающий символический флажок в непреодолимую вершину жанра, достиг той высоты, которую, кажется, уже никто не превзойдет. И сложно даже представить, как в дальнейшем впечатленные действом и ищущие оправдания за собственную беспомощность кинематографисты будут давиться приступами зависти, традиционно жалуясь при этом на извечно бастующих сценаристов и мировой финансовый кризис. Вне всякого сомнения, эта картина вызовет всплеск эмоций, но важно выявить для себя лишь две простейшие истины. Все сто лет существования Голливуд стремился к созданию иллюзий, реалистичных не меньше самой реальности, и Дэвид Финчер, гениально экранизировавший интереснейшую из них, не только эффектно утер нос всему кино-мейнстриму разом, но и воскресил практически забытое понятие магии в кино.

В основу повествования легла коротенькая новелла Фрэнсиса Скотта Фицджеральда, которая в свою очередь родилась из реплики Марка Твена «Жизнь была бы куда лучше, если бы мы рождались в возрасте 80 лет и постепенно приближались к своему восемнадцатилетию». Финчер позаимствовал из текста лишь концепцию рассказа, где жизнь протекает задом наперед, и, технически оживив метаморфозы обратного старения, добился феноменального результата. Он будто часовщик, выверил картину по секундам, совершенно точно представляя, какой эффект она будет производить на зрителя. Как результат, по мере просмотра возникает впечатление, что постепенно молодеешь вместе с героем Брэда Питта, который сумел передать непростую палитру оттенков каждого этапа, прожитого его персонажем, с мудростью, достойной отдельной статуэтки «Оскар».

Лента неуловимо и подсознательно возвращает зрителя в детство, рождает аллюзии с самым первым знакомством с кино, когда оно вопреки всему, удивляло и восхищало. Повествование строится на замечательных в своей органичности эпизодах, доказывающих особую осмысленность работы Финчера, для которого было необычайно важно снять картину с позиции перфекциониста, выражающего сюжетную эмоциональность не словами, не лицами актеров, а исключительно картинкой.

В «Баттоне» зрителя постоянно отсылают к печальному созерцанию оживших старых и выцветших фотографий, в которых создатели образно и вручную раскрасили каждую деталь. Безусловно, поражает воображение и сказочно омолодившаяся Кейт Бланшетт, выплясывающая неописуемые пируэты в бельведере — вызывает абсолютное восхищение сцена, в которой камера поставлена так, что открывается, казалось бы, издевательски простой ракурс, но традиционный балет превращается в ожившую музыкальную шкатулку. Благодаря подобным приемам картина оказывается тем самым случаем, когда руками лучше не трогать — боязно. Ибо в каждом кадре ощущается едва уловимая хрупкость, словно имеешь дело не с фильмом, а с чужим сном, волшебным образом перенесенным на пленку.

С каждым кадром нарастает чувство необратимости и даже обреченности, и нельзя не вспомнить одного творческого садиста, который закончил свой эффектный фильм унылыми словами: «Время разрушает все».

Финчер, пребывая какой-то мере в заложниках довольно схематичного сценария, к счастью, не скатился до подобной банальности, ибо его трепетное отношение к жизни априори не укладывается в типовой временной отрезок. Его обманчиво громоздкая картина предметом изучения выбирает не время даже, а его производные: история движется к концу, а для кого-то — к началу, а фильм в натуралистичных подробностях рассказывает о чередующихся случайностях, сформированных в бренное существование. О трогательной неуловимости момента, порой являющегося фатальным в чьей-либо судьбе. О неизменно глупой молодости, непременно мудрой зрелости, неизбежности смерти и, конечно же, о вечной жизни настоящей любви.

Разумеется, Дэвид Финчер — не первый режиссер, который попытался отразить все экзистенциальные тонкости в формате развлекательного кино. Другое дело, что он — единственный, кто убедил, что подобное действительно возможно.