07:25 О детях, которые могли не родиться | |
– Крестничек твой нынче невесту привёз, ты уж приходи, Маврунь, будем
петь, как положено, – очередной раз услышал я это странное для
некрещёной и неверующей бабушки слово и снова вспомнил вдруг тонкую
спицу, фигуру петушка на её рукоятке, горящие свечи, увиденные сквозь
щель печной занавески, странные стихи нараспев... – Всё правильно, всё правильно, – шептала ей бабушка, – знач, эта процедура для тебя последняя, знач, больше не «понесёшь», как вычистим тебя завтра, – петушок знак дал... Потом был чай со зверобоем, мятой и душицей, который посетительница пила, обжигаясь и боясь отказать, потом бабушка расчесывала ей волосы, повторяя уже другие стихи: – Власы и головушка, Молчи, моя соловушка, Не кричи молодушке О мальчонке-солнышке... Расставаясь, сговаривались на завтра, на одиннадцать вечера, со своей простынёй и ватой-бинтами. Назавтра никто не приходил. Как они находили бабушку, как именно её им рекомендовали – загадка... Знаю только лишь, что в трёх крупных деревнях у неё были «товарки» – знакомые старушки, приходившиеся дальними родственницами, кумами иль вовсе седьмой водой на киселе, про которых шла известная молва, – вот к ним и обращались «понёсшие» молодицы, а те уже и направляли их к бабушке. Проходили месяцы, иногда – годы... В сенках я вдруг видел плачущих женщин, целующих испуганной бабушке руки, суровые отцы семейства совали конверты с пухлым содержимым, но денег бабушка не брала. Тогда и появлялись наутро крынки с ещё парным молоком у ступенек крыльца, шмат сала в туеске, кусмище масла, завёрнутого в несколько слоёв пергамента и уложенного в самодельную липовую корзинку. Однажды на моих глазах из военного уазика выгрузили целый ящик венгерских яблок – невиданное лакомство среди сибирской зимы. А уж если бабушке надо было нанять машину для перевозки дров в её хатку – то, несмотря на все уговоры взять деньги, машину пригонял очередной «крестничек» и брал только то, что положено «по совести», – на бутылку красненького. В результате молоко она относила соседу, пропойце и туберкулёзнику, которого иногда распекала за золотые руки, прикладываемые только к «шапочке» беленькой поллитровки, яблоки доставались и родным внукам, и соседской цыганской семье. – Неужели НИ ОДНА так и не пришла на второй день? – однажды, незадолго до её инсульта, решился спросить я. – Приходили... две... – в её уже не видящем правом глазе появилась маленькая слезинка. И ведь точно, я вспомнил – «Сыр тут кхар-на, про лав?» – разговор бабушки с совсем юной, фигуристой на вид, но явно лет 14-ти цыганочкой, которая пришла и на второй день. Какие уж причины толкнули её, которую с радостью бы принял бы любой табор, на такое – не знаю... Как не знаю и причин, которые были у другой, высокой и такой же чернобровой девочки, с резким властным голосом, с которой бабушка разговаривала на каком-то языке, похожем на немецкий, резком и рубленом. Окончания встреч с теми непреклонными посетительницами я не дождался и судеб их не знал. – И ты их?.. – не смог закончить я. – Да ну-у, что ты, – петушок не дал пропасть, выручил, – уже сквозь слёзы улыбнулась бабушка... – Помнишь рыбку фаршированную? И точно – однажды у порога обнаружилось большое красивое блюдо, в котором лежала завёрнутая в фольгу огромная щука, внутри которой было что-то напихано – с неописуемым вкусом, – такого блюда не делали ни мама, ни сама бабушка. А цыганочка... – про неё стало тоже понятно, когда я вспомнил про любимые бабушкины бусы, каждый шарик которых был скреплен из четырёх частей и был сделан из какой-то странной, почти невесомой древесины... Когда я стоял на кладбищенской тропинке, не решаясь подойти, успокоить плачущего отца, сидевшего у могилки, я заметил несколько человек, преимущественно женщин, терпеливо дожидающихся в сторонке ухода последних посетителей с места последнего приюта бабушки. Среди ждущих были и дети разных лет, и молодые парни. Наконец отец встал, поправил венки, бросил последний взгляд на свежую землю и медленно пошёл к выходу, не утирая слезы. Стоящие поодаль немного выждали, а потом стали поочерёдно подходить к могилке, что-то шептать и раскладывать поверх всех венков цветы. Никого из них я не видел на поминках. Сложив цветы, взрослые встали вокруг сотворенного, а в это время маленькая девчушка положила на ленточку верхнего венка, мне показалось, какую-то игрушку, похожую на карамельного петушка, завёрнутого в целлофан. Прошёл почти год, я приехал в «родительский день» на кладбище, никому не говоря о своем появлении, – и ещё с тропинки увидел то, что потом оказалось лесом из карамельных петушков, стоящих в изголовье бабушкиной могилки. Уже темнело, но люди с петушками всё подходили и подходили. | |
|
Всего комментариев: 0 | |