Определенно, миром правят страсти. Вчера в парфюмерном магазине девушка-консультант интимным шепотом просвещала: «Не хотите попробовать новый аромат? Называется «Passion», в переводе с английского «Страсть». Представляете, как он действует на мужчин?» Давний друг Шурик добавил свои пять копеек: «Планирую познакомить тебя со своей пассией. Что скажешь?». Я почему-то брякнула: «А какими она пользуется духами?..» И когда в книжном магазине прямо-таки бросилась в глаза брошюрка «Пассионарный импульс поведения», стало понятно: от углубления в тему не уйти.

Дожив до …дцатилетия с хвостиком, я всегда была уверена, что страсть – нечто ужасное, кипучее и ломающее судьбы. В юности, читая новеллу Стефана Цвейга «Амок», шла рябью по коже: мама дорогая! Это ж надо, какие у людей страсти кипели, ни своих, ни чужих не жалели! Затем по великому чувству вышла замуж за желтоглазого как дьявол Диму. Который по досадному совпадению и коварен был под стать парнокопытному князю тьмы. После развода матушка запретила вспоминать Диму добрым словом и резюмировала, горестно поджимая губы: «Это была не любовь, а страсть. А страсти до добра не доведут».

И я долго жила почти по Льву Толстому. В смысле - не ходила в лаптях и учила крестьянских детишек, а очень старалась соответствовать поучению классика: «Власть над собой – самая высшая власть, порабощенность своими страстями – самое страшное рабство». Жилось, надо признать, уныло: встречалась исключительно с хорошими, правильными парнями, которые на первом свидании совершенно предсказуемо дарили букет, а на третьем закономерно навевали мысли о суициде от скуки. Стараясь не злить упокоившегося Льва Николаевича, даже отказалась от страстно любимого шоколада – мало ли, вдруг возникнет порабощение какао-продуктом.

Но в один день вдруг озадачилась вопросом: а что я буду вспоминать, сидя на пенсии с вышиванием в руках и овсяной кашей в тарелке? Ту же самую кашу, которую я исправно поглощаю, мечтая о чем-то перченом и остром? Синхронно со мной по телевизору страдала героиня Ренаты Литвиновой в сериале «Граница. Таежный роман». Жаль, что не могу передать литвиновские интонации с неприличным придыханием, но сказала она следующее: «Ну и пусть страсть, пусть сгорю. Зато вспыхну! А тут чадишь, чадишь…».

Кстати, а что говорят о страсти словари? «Сильная, не поддающаяся контролю рассудка, любовь к кому-либо или к чему-либо, столь сильное желание насладиться предметом любви, что при этом подавляется воля человека». Значит, в основе страсти, как ни крути, любовь? К шоколаду, игре на скрипке, коллеге Пантелею или питбулю Жорику?

«Пейте, пойте в юности…»

Если страстность натуры когда-либо понятна и объяснима, так это в юности. Когда прямо-таки полагается полыхать и творить безумства. Согласитесь, юнец или юница с горящими глазами и заклятьем на устах: «Я буду любить тебя всегда, жизнь за тебя отдам!» более симпатичны, нежели их сверстник - моральный старичок, скупо цедящий: «Понимаешь, впереди вуз и учеба, я не знаю, что нас ждет, ничего обещать не могу». Кстати (или некстати), однажды в выпускном классе я рыдала по несбывшейся любви. Точнее, сбывшейся, но вероломно ушедшей к этой… Не хочу даже имени вспоминать. Так вот, меня утешала взрослая тетенька и высокомерно-пафосно повторяла: «Не живи страстями, будь выше их, бери пример с меня!». А потом выяснилось, что в мои годы тетенька не только рыдала, но и чуть не сбежала с женатым агрономом-командировочным.

К чему это? Да к тому, что не обязательно из страстного безусого безумца вырастет неистовый Никита Джигурда. Гормоны угомонятся, суровые будни обтешут острые углы натуры, и получится вполне себе заурядный инженер-наладчик. Однако психологи уверяют: большой бара-бум должен быть. Иначе, не наломав дров в юности и не получив первые шрамы на сердце, общество получит человеческий полуфабрикат. Который то уйдет в загул («не нагулялся в молодости, сердешный»), то примется вскрывать вены от безответной любви – и это в 34 года! Отлично сказал об этом старина Вольтер: «Если бы я не гулял в юности как черт, я бы не смог в старости работать как дьявол».

«Амор! – и глазами так…»

Разумеется, о страсти принято говорить как о сумасшедшем, иррациональном проявлении любви. Когда ты за ним – «на закат, где горят небеса», он пьет горькую и мучает кошек, а ты его боготворишь, близкие ропщут и осуждают, дома брошен голодный муж и недописанный отчет, но ты вновь и вновь возвращаешься в объятья ненаглядного.