Главная » Статьи » Карачевцы » Современники |
Веруся проснулась от ужаса, что проспала на работу – еще с закрытыми глазами поняла, что солнце лупит вовсю, дело к обеду. Бросилась вон из-под одеяла, сунула ноги в тапки и замерла: чужая комната?! Или дурацкий сон? Ущипнула себя, но толку-то с этого! Солнце льется в окно все так же и странная комната никуда исчезать не желает – незнакомые стены, вещи, все на своих местах. «Не наше все какое-то, не советское». Необыкновенной красоты обои с искрой и рельефным рисунком, тяжелые дорогие шторы, черный экран на подставочке. «Вроде – телевизор…Курам на смех, плоский, как картина! Да ведь не бывает таких». На чем угодно Веруся могла бы поклясться, что никогда не бывала здесь прежде, что все это она видит впервые. «Где я?!». С вечера легла спать у себя дома – и нате вам, приехали… «Похищение! – мелькнула догадка, - Я, наверное, где-нибудь в Америке. Или сошла с ума?». От этих мыслей Верусе стало страшно и она зарылась в одеяло. Наверное, все-таки, сошла с ума – зачем проклятым империалистам понадобилась комсомолка Веруся Боева, которая живет в маленьком районном Карачеве, работает на конвейере, и знать не знает ни одной государственной тайны? «Значит – сошла с ума… Нет, стоп, не может этого быть – я же ведь не дурочка, соображалка-то работает! Надо подумать, разобраться». Вспомнилась закадычная подруга Светка, паникерша от рождения. «Сейчас бы она «ой, мамочки», да слезы в три ручья – и так всю жилетку мне проплакала, все печали перетаскала…Господи, да что же это я! Делать-то что?! Бежать?!». Рванулась было, но услышала музыку. Поискала глазами – откуда? На тумбочке завибрировала, засветилась окошечком маленькая штучка с кнопочками, из нее-то музыка и лилась. «Следят за мной!!!». Забилась под одеяло, почувствовав нешуточную дрожь. -Верусь, сотовый! Наверное, Светка твоя, вы с ней на рынок собирались сегодня. Спишь еще, что ли? В комнату вошел незнакомец лет пятидесяти: седоват, сероглаз, тренировочные штаны с лампасами, бутерброд в руке. Веруся съежилась под одеялом: «Русский! Работает на них, предатель. И Светку приплел – ишь ты, все разведали…». В ответ на этот враждебный взгляд мужчина как-то неопределенно пожал плечами, взял с тумбочки музыкальную штучку, и мельком взглянув на нее, протянул Верусе: -Светка, кто ж еще! Ну – эта живо тебя в норму приведет! Музыка прекратилась, и вместо нее из светящегося окошечка затараторил самый настоящий Светкин голос. «Рация! Маленькая шпионская рация, без проводков, - догадалась Веруся. – И в ней голоса подделывают». -Верусь, жду тебя через час, возле универмага – слышишь? Чего молчишь? -Свет, я ничего не понимаю…И вообще, никакая вы не Света, ясно вам? Нечего из меня дурочку делать! -Кольке трубку дай. -Кому? -Мужу своему, Кольке! Опять, что ль, провалы в памяти? «Я - вышла замуж за старого? – ужаснулась Веруся, протягивая незнакомцу «рацию». – Тоже мне, вражеская разведка, называется, охмурить-то как следует, не могут! Да и где ж им найти такого, как мой Ваня Боев? Но могли бы и помоложе «мужа» мне сосватать…». Веруся уже никого и ничего здесь не боялась – одеться бы, да выскользнуть на улицу, и если это и вправду капстрана, то выждать время, спрятаться, а потом искать советское посольство – в книжках что-то такое читала. -Да, видимо, опять провал. Ну, как всегда, ты же знаешь, - говорил в маленький странный телефон незнакомец, расхаживая по комнате. – Свет, да ты уж лучше сама к нам зайди, она никакая сидит. Ага, ждем, давай. Мужчина присел на постель, тяжело вздохнул, посмотрел на Верусю: -Что с тобой опять такое? Неужели, и меня не помнишь? -В первый раз вижу. -Знаешь, с тобой, конечно, всякое бывало, и я привык к тому, что ты у меня немного того…необычная! Но чтоб мужа родного забыть – это уж слишком. И откуда что берется, Верусь, с чего вдруг? Вечером вчера все нормально было, в гости к молодым ходили… «Вчера вечером? Вчера было тридцать первое декабря, Боев у меня пришел домой пьяный, скандалили с ним, старинные дедовы часы разбил. А у Дениски температура подскочила, в детском саду просквозило - мать с ним и возилась, а я наревелась, да спать легла! Какое может быть «вчера», что этот тип мне плетет? О, господи, да как же там мои – без меня-то…». -Ты записки свои почитай, Верусь – до ночи вчера строчила. Каждый вечер ведь сама себе письма пишешь назавтра, чтоб ничего не забыть. Который уж год! -Год??? -А какой год на дворе сейчас – помнишь? -Семьдесят восьмой, какой же еще. -Лихо же тебя унесло! – крутнул головой незнакомец и горько усмехнулся: -Год у нас сейчас две тысячи восьмой, а от семидесятых нынче и запаха не осталось… Когда он вышел, Веруся бросилась искать, во что бы переодеться, но мелькнувшее в зеркале отражение заставило ее забыть обо всем на свете: оттуда смотрела испуганная, неприбранная после сна пятидесятилетняя женщина… «Мамочки, я старая!» - только и успела подумать Веруся, теряя сознание. Вчера вечером ей было двадцать два года. …Странно, страшно, непонятно. Глаза ничему не хотят верить. Особенно, зеркалу. Что носят в пятьдесят? И вообще, что у вас тут носят, в двадцать первом веке? Одежду? Ха-ха. Светка в своем репертуаре. Хотя и изменилась разительно. Толстая тетенька в парике! Но не узнать нельзя, Светка есть Светка, ее не подделаешь. Какие тут, к черту, империалисты – тут похлеще дела… Наверное, шизофрения. Да и смотрят все, как на дурочку, как с больной, разговаривают. Но в том-то и дело, что это весь мир вокруг сошел с ума, а уж никак не она, Веруся Боева! Которая, говорят, давно уже не Боева, а Смирнова. Неужто, и вправду, Ваньку, пьяного, насмерть собьет машиной в восьмидесятом? Собьет или сбило уже, не знаешь, как и сказать-то теперь, все перепуталось…А этот, «дядя шкаф» на красивой машине – неужто сын, тот самый Дениска, которого вчера простудили на сквозняках в детском садике? Глаза Ванькины, а улыбка ее, Веруси. И жена у него есть, и сынок в школу ходит. И магазин у Дениски есть собственный – капиталистом вырос! Вот тебе и «Союз нерушимый», нету больше советского строя. Ой, Веруся-Веруся, причудлив твой бред, никак не кончается он. Светка говорит, будто есть еще и дочка у Веруси. Замужем, где-то в Брянске живет. …А мама, где здесь мама? Десять лет, как на кладбище? Довольно, хватит, нет сил все это слушать! Ну, конечно же, Света, какой, к черту, рынок – на кладбище первым делом и пойдем… Если это и в самом деле Карачев! «Я живу в красной кирпичной пятиэтажке, которой в семьдесят восьмом еще не было. И окошки выходят на баню, которая теперь не баня, а мебельный магазин». Карачев, это все тот же Карачев! Он изменился, но заблудиться здесь невозможно: вот она, центральная Советская, танк на постаменте, вечный огонь. И универмаг все тот же – словно родственнику, ему обрадовалась. Теплеет на сердце, отходит помаленьку – ты дома, Веруся, что бы там ни случилось с тобой, но ты дома! «Но куда же провалилась моя жизнь?» У райкома – площадь, которой еще вчера здесь не было: Ленин, елки, цветники, фонтан. За одну ночь вся эта красота выросла! И автовокзал вырос, башня с часами, а старенькую автостанцию, говорят, в этом году снесли. Жаль Верусе автостанцию! Башня с часами для нее чужая. И все эти магазины и магазинчики, иностранные автомобили и рекламные плакаты – все чужое! А глаза ищут то, что знакомо, что не исчезло со дня вчерашнего. В зарослях, напротив универмага, разглядела железный серп и молот на супенчатом пьедестале – «родненький ты мой!». А вот здесь, на торце четырехэтажного дома еще вчера висел большущий портрет Брежнева… Кладбище поразило Верусю – где же широкие дорожки? Все густо заселено, иной раз между оградами едва протиснешься. А знакомых-то сколько лежит! Вот и мамин холмик – строго смотрит мама с мраморной плиты. «Мама!!?». Упала, зарыдала в голос! -Ты что, Верусь? – опешила Светка, - Ты ж ни на одних похоронах так не убивалась, вечно глаза сухие. Всегда заранее знаешь, кому когда уготовлено, скольким уже угадала! Что с тобой? Все, все, ухожу, мешать не буду, сиди себе, плачь… Отплакавшись и оглядевшись, Веруся вспомнила о записке, которую, якобы, сама себе вчера написала – нашла ее под подушкой. Не хотела читать при посторонних, а теперь развернула: «Почерк-то и вправду мой». Удивляться сил у нее уже не было – и так полдня прожила в чужом веке… «Ну – вот и встретились, наконец-то я тебя поймала. Сама себя поймала! Вернее, тот самый день, с которого все началось, вся эта твоя-моя новая сумасшедшая жизнь: двенадцатое июля, восьмой год. У меня сейчас одиннадцатое, вечер, а в двенадцатом я уже жила и помню весь свой ужас. Поэтому и пишу тебе, то есть, себе. Чтоб ничего не бояться. Теперь знаю, что прожитые дни остаются, никуда не исчезают!» -Бред какой-то, - нахмурилась Веруся и хотела выбросить листок, исписанный своим аккуратным почерком. Но разве мамина могилка – тоже бред? Что-то с Временем случилось странное, Время испортилось… «Время испортилось для меня, судьба выдает мне мои дни не по порядку, как всем, а вразнобой, вперемешку. Куда Время забросит – там и просыпаюсь, в любом из дней своей жизни! Вчера мне было семьдесят три года, и я все утро промучилась со вставной челюстью. Чего только не изобрели тут, а с зубами все равно морока, дорого новые выращивать, на мою-то пенсию не разгонишься. Узнала, что полгорода – клоны, то есть, искусственные люди. Расхотели бабы рожать! Это после эпидемии во всем мире повелось, а потом доктора научились еще и дурную наследственность исправлять, так что родильный дом сразу превратился в клонарий. Да их и не отличишь от людей, клонов-то этих – только они поздоровее нас будут, никогда не болеют, не спиваются. Но зато и вещих снов не видят, красоты никакой не чувствуют, по своим правнукам сужу! Ну вот, а позавчера проснулась, и узнала, что мне – двадцать шесть, и я на седьмом месяце, дочкой, от Кольки. А поза-позавчера сама же ее замуж и выдавала, всю заначку с Колькой растрясли. Денис на свадьбе напился, с жениховой родней в драку полез, что зря свадьба получилась… А раз как-то проснулась – синяк под глазом, и Боев рядом храпит, не продохнуть от перегара… В восемьдесят пятом у Светки дом на Масловке сгорит, а в девяносто восьмом будет в стране денежная катастрофа, так что пусть Дениска доллары откладывает. Набедуешься в девяностых, не будет платить завод! На Дениса опирайся, выручит. В две тысячи девятом Кольку с работы попрут, пить начнет от расстройства, но ты его к зятевой родне направь – пристроят…Зятек хоть и прыщ, но хитромудрый, к сорока годам в большое начальство выбьется. Эпидемии не бойся, Карачев стороной обойдет…Потом люди изобретут машину, чтобы убивать, она будет действовать наподобие сотовой связи – никакие танки станут не нужны… Внуку Алешке ногу оторвет на войне, но ты не переживай, я его после опять на двух ногах видела – Денис весь бизнес свой продаст, клонируют парню ногу-то…». В сумочке заиграл мобильник, и Веруся, как ее научили, прочитала высветившееся в окошечке имя, нажала зеленую кнопку: -Свет, что? У выхода ждешь? Ладно, иду. Нет, со мной все в порядке, не волнуйся. Не заблужусь, знаю, где выход! «Как же мне жить, если все, что творится – правда? Вот здесь-то понять бы, где выход…». «Теперь уже не могу и представить, сколько лет я на свете живу, сколько истратила из тех, что мне отпущено. Было двадцать два, потом все пошло кувырком – по-первости считала дни, но давно уже сбилась… Сколько промелькнуло от завтрашнего твоего первого дня до сегодняшнего моего вечера? Я не знаю. Не знаю, за что наказана и далеко ли до смерти – после старости вновь возвращается молодость. В городе меня считают странной – то ли дурочкой ясновидящей, то ли ведьмой: не помню и не знаю, что было день-два назад, но могу рассказать, что случится через годы. Как-то, в семьдесят девятом, рассказала Светке про сотовую связь и интернет, про то, что рухнет Советский Союз – на смех меня подняла! А мать зашипела – посадят, мол! Всю жизнь молчала, а перед смертью, в девяносто восьмом, призналась, что дед мой врагом народа был… Не рассказывай им ничего, пусть живут себе мирно! И не берись никому ничего предсказывать, спасать от судьбы. Каждый в чем-то хочет изменить свою жизнь, но для этого сначала нужно кое-что изменить в себе, а на это мало кто отважится. Люди ленивы и ждут от судьбы подарка на блюдечке, чтобы «ведьма» им «наколдовала счастье», и это счастье наступило бы прямо с утра! Все без толку, Веруся. А ты каждый вечер описывай события дня прошедшего, и клади письмо под подушку, легче жить будет среди людей. И всегда вешай в спальне настенный календарь, чтобы знать, где находишься…». Как во сне, ходила Веруся по Карачеву вслед за подругой - рынок, торговый центр, магазины. Но думала о записке! Никакого трепета и восхищения не получила от заваленных дефицитным товаром прилавков, хотя отмечала про себя: полно красивой одежды, посуды, а мебель «просто царская», причем, без записи, в свободной продаже! Сортов колбасы на витринах – бесчисленно, и никто не бьется в очереди за сгущенкой и апельсинами. «А мы с Ванькой в Москву за всем этим ездили, полные рюкзаки набивали!». Немного удивилась чудесам техники, этим странным стиральным машинкам с большим иллюминатором на боку, фотоаппаратам и телефонам, в которых сразу можно посмотреть сделанные фотографии. «Надо же, в телефоне еще и кинокамера, каждый сам себе кино снимать может!». А про компьютеры и интернет совсем ничего не поняла из бестолковых светкиных объяснений, махнула рукой. На площади повстречали какую-то тетку, и Веруся неопределенно улыбалась на ее расспросы, а сама разглядывала башню с часами: «Почему – без двадцати восемь? День же еще! Где-то я уже это видела…». -Ты что, сваху свою не узнала? – накинулась на нее Светка, когда тетка, наконец, ушла, - Это ж твоей дочки свекровь! «Ага, держи карман шире – не родила я еще никакую дочку!» - огрызнулась про себя Веруся, а сама спросила: -Почему – без двадцати восемь? Сломались, что ли? -Новые, не отладили еще. Ветром стрелки сносит! «Ветер…стрелки…Точно - дедовы часы! Стрелка погнулась, стекло вдребезги. И – без двадцати восемь, на том и замерли. Вот откуда мне ветер-то! О, господи…». -Верусь, ты что побелела-то? Ну-ка, ну-ка, присядь вот тут. Ох, и морока мне с тобой, подруга! Да, точно, это было вчера, в семьдесят восьмом году. Ванька пришел пьяный и злющий, а она, Веруся, умаялась, готовя стол – Новый год же! Да еще и Дениска разболелся, вымоталась за вечер. «А тут нате вам, пришел подарок – любуйтесь на его пьяную рожу! Конечно, скандал ему устроила – кто ж тут выдержит?». Помнится, проорала ему – мол, сына совсем забросил, безотцовщиной растет. Зато на пьянку, на дружков, не жаль время тратить! -Ах, время тебе мое?! – взъярился Боев, и запустил тяжелым советским будильником в настенные дедовы часы, - Провалилась бы ты к черту вместе со своим этим временем, дура проклятая!!! Не промахнулся – вдребезги будильник, вдребезги часы. Без двадцати восемь! «Видно, проклял, дурак, по-страшному, в плохую минуту сказал. Вот откуда все! Да еще и часы-то непростые…». Дедовы часы были семейной реликвией, большой ценностью. Бабка их от немца в землю закапывала, вместе со швейной машинкой. Мать рассказывала – часы вещие, за сутки останавливаются, если в семье умереть кому. Двенадцать детей у бабки было, а выжили только пятеро – всем остальным день в день часы предсказали! «Починить часы нужно, вот что! И все наладится, все хорошо пойдет». -Свет? Помнишь – старинные часы у нас висели? Те, которые Ванька разбил? Который день найти не могу, подевались куда-то. -Опомнилась, подруга! Как разбил, так и пропил, в тот же год! В починку, якобы, понес – и тю-тю…Мать-то, помню, твоя, неделю изводилась, кляла его так и эдак. А ты чего вспомнила-то? «Ну все, пропала моя жизнь, навеки пропала… А может, и нет? День-то еще тот не прожит! Вопрос, когда теперь попаду туда – завтра, или через полжизни. Да и где мои полжизни, кто бы сказал?». …Назавтра Верусю разбудила мать: -Спать-то долго надумала? Все будильники рядом с тобой ломаются, какой ни купи. За караульщика у тебя каждое утро стою! -Мама?! -Сорок дней Ваньке сегодня, а у меня не десять рук. Дел полно! Веруся огляделась: дом, родной дом, тот самый, на Луначарской! На стене, вместо дедовых часов – большой календарь с олимпийским мишкой. Нашарила под подушкой письмецо - «Видать, была уже тут, отметилась!». Сунула ноги в тапки и бросилась к зеркалу: опять молодая? А Дениска безмятежно спал, сбросив одеяльце – «Подрос-то как! Надо в садик будить». …Широки опять дорожки на кладбище – по земле еще многие ходят, рано им. А Веруся от живых, как от покойников, шарахается, от тех, чьи памятники вчера здесь видела. Привычка нужна. Вот откуда «вечно сухие глаза»! -Свет? Видишь вон ту, размалеванную, в желтом плаще? Сваха моя будет, дочки моей свекровь. -Ну все, опять заговариваться начала, час от часу не легче. Да ты поплачь, Веруся, поплачь! Хотя, Ваньку этим, конечно, не вернешь… -Ваньку-то? Да он, голубчик, еще вернется, еще повоюем с ним! Должен же кто-то починить Время? | |
Категория: Современники | Добавил: Витек (25.09.2009) | |
Просмотров: 1040 | Комментарии: 2 | |
Всего комментариев: 2 | |
| |