Очерк исследование о происхождении названия «Карачев»
«Язык — живой свидетель времени, и не надо девать его лжесвидетелем эпох». Ф. В. Гладков.
Карачев — один из тех старейших городов Руси, название которого стараниями наших краеведов как раз и предстало перед нынешними поколениями его жителей лжесвидетелем не только времени и мотивов основания города, но даже и своей изначальной языковой принадлежности.
Не имея возможности в: кратком газетном очерке высветить вклад каждого, кто в разное время писал о Карачеве и по той или иной причине, вольно или невольно, приложил руку к этому неблагому делу, ограничимся лишь высказываниями тех краеведов, мнение которых по этому вопросу получило распространение, как наиболее достоверные варианты, отве-чающие будтобы исгорической истине.
Так Л. Передельский и; М. Цапенко в своих известных книжках о Карачеве, отмечая время первого упоминания города в Ипатьевской летописи (1146 г.), единодушны в орфографии его названия — «Карачев». При этом в топонимическом зачине к своему изложению истории города М. Цапенко толкует его название так: «В переводе с тюркского слово Карачев означает «черный лес». Полагают, что это слово оварское (племя обров)».
«Полагают»... А вот отчаянные Колумбы Брянской истории Александр Шкроб; и Владимир Соколов, одиннадцатью годами раньше: М. Цапенко, выпустившие; свою печально известную! «Брянскую старину», позаявлению авторов, уже тогда, в 1961 году, «располагали» на этот счет «достоверными данными»: «Есть сведения, — писали они что слово «Карачев» означало «черный лес».; Родилось же оно, по мнению этого краеведческого дуэта, в период татарского нашествия, оттого, мол, что город «стоял» «среди дремучих, темных лесов», якобы нагонявших на татаро-монгольских сборщиков дани животный страх (по версии авторов от «кара» — черный, «чай» — «чаев» — лес). Но оказывается, что все многозначительно обещанные авторами этой версии происхождения названия города «сведения» сводятся к ничему не обязывающей ссылке на знаменитый «Словарь» В. И. Даля, где, мол, указывается на существование тюркских названий разновидностей леса: карагач, караич, карачай. Хотя, как известно, «карагач»,; например, в переводе с тюркского вовсе и не «черный; лес», а всего лишь — «черное дерево», что не одно и то же.
Да, судя по историческим: аналогиям, у степняков завоевателей в отношении к непривычной для них поречно-лесной и «негостеприимной» Руси были все основания пустить в свой речевой обиход наряду с частными прозваниями русских городов и поселений (например,—«злой город» о Козельске) и общее выражение вроде Чивилихинского «чернолесья», но к подстепному средневековому «Карачеву» это едва ли имело какое-либо отношение.
Аварские племена, вторгшиеся в 6 веке в придунайские степи и основавшие там свое государство, продержавшееся, кстати сказать, только до X века, как установлено наукой, массово в наши края не проникали. К тому же, если перед «чернолесьем» спасовали в свое время даже многочисленные орды гуннов, готов и других не менее грозных пришельцев, то куда уж там соваться одномуто жидкому племени?
Что же касается возможности татаро-монгольского «крещения» города, то даже в хронологическом плане совершенно справедливо начисто отметают те же М. Цапенко, специально подчеркнувший тот факт, что к моменту первого упоминания в летописи, т.е. почти за сто лет до татаро-монгольского нашествия, «Карачев был уже значительным городом' Новгород-Северского княжества», и Л. Передельский, относя основание города «ко времени победы Святослава1 над вятичами в 964 году».
Впрочем, похоже, что и сами авторы плохо верили в эту версию происхождения названия города, если даже в таких солидных сочинениях отделываются столь несолидными ПОхарактеру научности «аргументами» — «полагают»... Не случайно поэтому некоторые
из них время от времени вновь и вновь возвращаются к эпонимическим и языковым исто-
кам этого названия. К таком у разряду новшеств относится, к сожалению, и голая версия происхождения, правда, перволетописного названия «Корачев», принадлежащая известному археологу-подвижнику Т. Н. Никольской, посвятившей всю; свою жизнь раскопкам и изу-чению исчезнувших вятичских городов и высказавшей предположение о том, что... «в на- чале XI1 века один из вятичских князьков по имени Корач(!) основал здесь небольшую феодальную усадьбу, которую затем прибрал к своим рукам Святослав Ольго-вич»...
Увы! Те немногие осколки, керамических и стеклянных; поделок, относящихся к Х11-Х111 векам, ставшие, по признанию самой же ученой,, скромным достоянием архео-логической науки по причине застройки карачевского горо-дища современными город-скими сооружениями, основа-ний для таких радикальных умозаключений о происхож-дении названия и мотивации основания города не дают.
Так что вопрос о происхождении и национальной принадлежности топонима остается пока открытым. Да и как он, этот вопрос, квалифицированно закроется, если, скажем, тот же археолог, питающий свою многотрудную науку в условиях весьма далеких от комфортности письменного стола, как правило, обращаясь к документам, считается с исторической грамматикой! родного языка и находит время для уточнения по первоисточникам изначальной грамматической формы названия изучаемого объекта.: Тогда как немалая часть белорукой филологической братии ведет себя по отношению к этой элементарной научно-методической обязательности совершенно независимо, бронируя таким образом
Ведь занимающимся краеведением не может быть еще неизвестно, что в первых летописных упоминаниях город еще именуется не в орфографии «Карачев», заведшей даже остепененных специалистов в той области науки в иллюзорные исторические дебри, а — «Корачев», что они упорно предпочитают не замечать. И, как оказывается, напрасно, поскольку и лексический, и этимологический анализы этой первичной формы названия города по методу сопоставления исторических языковых фактов показывают, что именно она-то и является исконной. Следы же ее корневой индоевропейской, морфермы «кор» с четким спектром значений — отлатинского «корпус» — рог, крыло, фланг, край до совре-менного русского — «укора-чивать» и «укрощать» легко прослеживаются во многих европейских языках, имею-, щих индоевропейскую основу, что видно даже из следующего короткого этимологического ряда: «кърнати», «кърный», «кърна» (старо-1 славянские) — коротко обрезать, короткий, угол, тупик,: конец глухого захода, задняя усеченная часть корабля; «кор» и «корниер» (франц.) — угол и угловой; «корнер» (анг.) — Угол; «корсет» (франц.) — предмет туалета для стягивания, ограничения в объеме талии или; верхней части туловища «къротити» (восточнославянское)— сдерживать, пересекать, умерять проявление чего-либо. И, наконец, наш! современный глагол «укоро-тить», объединяющий в себе; все оттенки значений и «сделать короче», «сделать более; покорным, покладистым». Ниже в соответствующем месте мы еще приведем несколько убедительных языковых фактов об этимологическом родстве этой индоевропейской корневой морфемы с ее восточнославянской и русской полногласной сестрой «коро».
Не может оыть сомнений, что к приведенному этимологическому ряду древнерусское; название «Корачев» примыкает органически, без всяких натяжек, как образованное от того же полногласного корня с открытым слогом — «коро» в полном соответствии с правилами латинской и древнеславянской грамматик на глагольной основе «корочу общеславянского глагола первого лица единственного числа настоящего| времени (форма, дававшая ; именные основы) «коротю»— общеславянского пред шественника нынешней русской формы этого глагола «корочу» (сравните с еще бытующими в просторечье глагольными выражениями типа «летю», «светю», «шутю» вместо лечу, свечу, шучу (с последующей сменой в восточносла вянских языках звукосочетания «тй» (т+йот) на «ч» — «короч», и второго «о» во внутренней флексии «оро» на долгое «а» под влиянием переноса на него ударения в образованном на той новой снове древнерусском названии с окончанием на «ев». То! есть — «корочу», но «Корачев». Форма же «Карачев», как сказано выше, является проишеительной.
Оказывается, дело вовсе не в вятичском князьке «по имени Корач», усадьбу которого якобы прибрал к своим рукам Святослав Ольгович, а всего лишь — в законах развития русского языка.
На наш взгляд, перволето-писная орфография названия города и есть тот лингвистический ключ, который сегодня при отсутствии исторических документов только и может открыть историческую тайну рождения города и заполнить, наконец, первую страницу его летописи.
Да, но все-таки кто же и когда основал этот город и нарек его столь многозначительным именем — киевляне или вятичи? Ведь и у тех, и у других причин для утвер-ждения своей крепостной твердыни на традиционном лесостепном порубежье в вер-ховьях Снежети было предостаточно. Киевской Руси, взвалившей на себя тяжкое бремя объединения восточных славян в единую централизо-ванную державу, одного Деб-рянска (уже существовавшего и отмеченного на упомянутой карте полюдья, отстоявшего к тому же на почтительном расстоянии от соседних «Пределов хлыновских», как еще тогда называли вятичей за их чрезвычайную массовую подвижность), для решения этой сложной задачи на местном участке границы было явно недостаточно. В силу этого само собой напрашивалось строительство форпоста-плацдарма, максимально приближенного к территории вятичей. А вятичам такая кре-пость, крепость-заслон, была жизненно необходима для сдерживания киевской экс-пансии.
Как видим, и в том, и в дру-гом случае название «Корачев» себя полностью оправдывает. И хотя оно этим своим содержанием полных ответов на все поставленные вопросы еще недает? однако уже одним своим характерным
грамматическим оформлением посредством флексии «чев», несвойственно языку тогдашних вятичских названий, достаточно прозрачно намекает на свое киевское происхождение, что находит как прямое, так и косвенное историческое подтверждение.
Случайно ли, например, что среди двадцати вятичских городов, упомянутых летописями в XII веке, название которых приводит известный советский археолог А. В. Ар-циховский в своей книге «Курганы вятичей» (Блове, Воротынск, Девягорск, Дедославль, Домагощ, Козельск, Коломна, Колтеск, Кромы, Любанск, Москва, Мценск, Новосиль, Пронск, Сви-рельск, Серенск, Те шило в, Трубеч, Ярышев), Корачев со своим конечным звукосочетанием «-чев» выглядит «белой вороной», тогда как коренная, изначальная территория Киевской Руси, бывшая вмещающим ландшафтом племенных объединений как метропольных полян, так и подданнах древлян, дрегови-чей, родимичей и северян названиями своих городов и поселений в такой грамматической форме — Витичев, Рогочев, Кричев, Бердичев, Золочев и другими, широкой полосой и до сих пор рассыпанными от нынешних Львова до Харькова, — буквально изобилует? Ведь как бы мы ни думали о «едином» языке, прарусских народностей, в том числе и вятичей, которые по свидетельству летописца с родимичами и северянами «один обычай имяху», все-таки различия в их языках в силу относительной племенной и даже родовой разобщенности и замкнутости в 1Х-Х веках оставались еще довольно ощутимыми, позволяющими теперь вполне определенно судить о принадлежности языковой единицы, особенно в области топонимики, той или иной народности.
Еще одним аргументом в пользу соображения об осно-вании Карачева киевскими князьями, причем еще в самом начале своей долгой борьбы за покорение вятичей, является исторический факт присоединения в IX веке к Киевской Руси южных земель н переименования Чна рус¬ский лад» здешней крепости Керчь в «Корачев», ставших южным углом («закруглением») территории Киевской Руси. И дело здесь не в простом созвучии форм названия, а в том, что и «Керчь» и «Корачев» имеют один и тот же лексический источник-ла-тинский глагол «коерцере» —«сдерживать, держать в пови-новении», от именной основы которого — «коерце» (вари-анты чтения: «керчце», «керче», «корче») и произошли эти названия.
Кстати, глагол держать с древнегреческого на латин¬ский передается как «кратесте», а имя существительное «держатель» по-гречески — «тамиас», в латинском чтении — «тамант». Поэтому нельзя согласиться с Г. Галкиным и В. Коровиным, толкующими название «Керчь» от славянского «къркъ» — горло, горловина сосуда, имея в виду узость Керченского пролива, а «Тамань» — от черкесского «темен» — болото (см. их публикации в журнале «Наука и жизнь» № 212 за 1990 год —«Происхождение названий Азовского моря и Керченского пролива»).
Нет, не горловина Керченского пролива, которую согласно надписи 1069 года «Глебъ кънязь по леду от Тьмуторакани до Корачева», явились вещественной основой для указанных вариантов названия этой приморской крепости, а ее окраинное, пограничное материковое и державное положение.
Но это к слову. Сам же факт переименования Керчи
в «Корачев», то есть приведе-ние названия крепости южного угла своей новой границы к орфоэпическому и смысловому соответствию со своим языком, совпадая по времени с первыми походами киевских дружин во главе с князем-воителем Святославом в шес¬тидесятые годы X века с целью расширения южных и северо-восточных границ Киевской Руси, заставляет думать, что основание равно-значного по державному по-ложению и названию — Карачева в северо-восточном углу своих границ относится примерно к этому времени. И именно киевлянами, что косвенно подтверждается все тем же переименованием Керчи в «Корачев». Ведь если даже предположить, что уже «повоеванные» вятичи и уча-ствовали в составе киевских дружин в покорении южных земель, то допустить, что они стали авторами наречения крепости киевско-русским именем «Корачев», что было обосновано нами выше, невозможно!
Выходит, что Л. Передельский, определивший время основания Карачева 964-м годом, вовсе не далек от истины. Мы даже не будем столь: определенны, но, думается, что карачевцам давно уже1 пора ставить вопрос, если не о приведении названия своего, города в соответствие с его исконной орфографией, правильно отражающей вещественные и лексические истоки его происхождения, то уж о 1000-летнем юбилее города — непременно.
Что же касается археологов, включивших Корачев, как и другие новые города-твердыни Киевской Руси, основанные ею на вятичской земле, в число 1161-го обследованного ими города и сели¬ща вятичей (данные Т. Н. Никольской на 1981 год из ее книги «Земля вятичей»), то они по-своему правы. Ведь еще Владимир, начавший 1 «ставити грады» по рекам! завоеванных племенных тер-1 риторий здесь же для их строительства набирал «мужи лучшие», местными жителями их и заселял. Таким образом, и в составе Великой Киевской Руси, и в составе отдельных княжеств после ее! распада эти города оставались творцами и хранителями своих традиционных племенных обычаев, языка и культуры, о чем и свидетельствуют' теперь находки археологов.
|